А это - вам и Ольге и всем, наверное. Когда-то давно мы с Мышью нашли в Каунасе в антикварном книжном сборник литовских народных сказок. Неадоптированных. Та еще жесть.
ДЕИВЫ-ПРЯХИ
Было у одной бабы очень много льна. Пряла она, пряла, приустала прявши, а работы все еще много. Услыхала, что под окнами дейвы разгуливают, да и говорит:
— Идите, дейвы-дейвуленьки, ко мне лен прясть! Только молвила— дейвы тут как тут. Набились в избу, устраиваются вдоль стен, налаживают прялки. Одни на печь забрались, другие на лавки да на кровать. Где только можно прялку пристроить — всюду залезли! Так и закипела у них работа-—баба еле поспевает лен раздавать.
Вот спряли весь лен, и очески, и паклю. И отрепки спряли — все подчистую. Баба еще принесла от соседей — и это спряли. Видит баба — ужо не жди добра: как ни старается — не поспевает задать дейвам работы вдоволь. Того гляди кудель кончится, тогда беда: коли нечего будет в доме прясть, примутся дейвы за хозяйкины волосы. И на улицу их не спровадишь: ведь не было уговора, доколе им работать. Не знает баба, что и делать. Наконец придумала: растопила печь, угли хорошенько размешала, да и кинула клубок в жар. Искры так и посыпались. Закричала баба что было мочи;
— Ой, дейвы-дейвуленьки! Спасайтесь! Изба горит!
Выскочили дейвы из избы, да тотчас поняли, что обманула их баба. Толкутся под окнами, а войти не могут. И вред причинить тоже не в их воле. Бегают под окнами да вопят:
— Даром пряли! Попусту пряли! Уж мы б тебе и волосенки, и кишочки спряли бы!
БИГУТЕ ГУДИТ-ЖУЖЖИТ
Жила-была сиротка. Нанялась она в работницы к хуторянину и плату выговорила: наткет себе десять стен* полотна. Но за эту работу сиротка принималась уже на ночь глядя, а весь день батрачила. Хозяин бы ничего, да хозяйка уж больно злая. Как завечереет — бранится, ругает сироту, зачем, дескать, работает, а та старается поскорее все соткать.
И вот однажды пришли три раганы и отобрали у нее кроены. Уселись и принялись ткать: одна нитки навивает, другая за челноком следит, да и третья без дела не сидит — так и кипит работа. И промолвили они:
— Угадаешь, как зовут наших мужей, получишь полотна столько, что и внукам твоим хватит!
Вышла сиротка в палисадник да заплакала горько — где ей угадать! Чу — раганы под нос себе бормочут: Бигуте гудит-жужжит, Замок ткет роса туманом! Возвращается сиротка и говорит: Бигуте гудит-жужжит, Замок ткет роса туманом! Тут кроены — бряк! Двери — хлоп! И незнамо куда исчезли раганы.
А хозяин встал ранешенько, смотрит — и глазам своим не верит: откуда же столько полотна взялось. Вот ведь сколько наткали раганы.
Ну, тогда хозяйка и дочке отсчитала десять клубков пряжи, а ткать велела только ночью. Уселась дочь за кроены в субботу вечером. Ткет да ткет. Хозяйка зовет:
— Иди, дочка, ложись, отдохни! А та тонким голосом:
— Вот закончу, вот закончу, вот закончу! Мать опять кличет, а та молчит. А потом — грубым голосом:
— Вот закончу, вот закончу, вот закончу — только ногти!
Мать вбегает в горницу, спрашивает:
— Где ты?
И видит: повешена дочь за ноги и обглодана вся, только ногти на ногах остались. Вот тебе и наткали! То-то рагана приговаривала: «Вот закончу, вот закончу, вот закончу — только ногти!».
* Мера длины, равная приблизительно 6-10 аршинам.
**рагана ragana /лит./— ведьма
КРАУЗЯЛЕ, ТКИ ЛЕНОК!
Ткала баба, да отошла куда-то. А лаума тут как тут — уселась и принялась за работу. Вернулась баба и просит:
— Отдай полотно.
— Назови мое имя — отдам!
Тут баба и догадалась, что это лаума. Вышла на улицу, прислушалась, а лаума ткет да напевает: Краузяле, тки ленок, Запасай побольше впрок! Баба входит и говорит: — Спасибо, Краузяле! А та ей сердито:
— Твое счастье — мое несчастье!
ДЕГЕ, ШПЕГЕ И НОКУЖЕ
На свадьбу три лаумы пришли, три молоденькие девицы. Напросились помогать, и все по хозяйству переделали. А имен своих не назвали. Стала одна из них огонь разжигать —да и обронила уголек. Другая и окликни ее невзначай:
— Деге! Горит!
— Ах, раз я Деге, так ты Шпеге.
— Нокуже, идем домой.
И ушли все три, хотя и упрашивали их еще побыть. Дотоле погостили лаумы, доколе имен своих не выдали.
КУРЬЯ НОЖКА И ПЕТУШЬЯ НОЖКА
Жила-была ткачиха Трещиножка. У нее при ходьбе коленки потрескивали, вот ее так и прозвали. Раз под вечер, когда заканчивала она ткать, две лаумы в избу зашли. Одна на курьих ногах и в простыню завернута, другая — на петушьих и вся сеном увешана. Вошли гостьи и говорят:
—- Трещиножка, Трещиножка, дай-ка нам челнок!
Подает им ткачиха челнок. А Курья Ножка дунула на' челнок и Петушьей Ножке передала. И та на него подула. Тогда вернули лаумы челнок Трещиножке и так примолвили:
— Теперь станешь ткать лучше прежнего, а про усталость и думать забудешь!
Сказали — и ушли.
С этого вечера Трещиножка и впрямь еще лучше ткать стала, а про усталость и думать забыла. Лучше нее ткачихи во всей округе не было.
Те же лаумы заявились и к ее соседке, ленивице. И та за кроснами сидела, когда они вошли. Попросили лаумы, чтоб она челнок им дала. А та не захотела. Они и говорят:
— С этого дня не видать тебе удачи в работе! И ушли.
С тех пор так и повелось: сядет за кроены — а у нее все из рук валится; только нитки портит!
СИРОТКА И ЛАУМЫ
Прежде, бывало, девки да бабы день-деньской работали, а пряли ночью при лучине — да так тонко! Невзлюбила одна мачеха свою падчерицу, совсем работой ее заморила, а уж прясть заставляла столько, что той приходилось трудиться всю ночь напролет. И вот однажды засиделась она за полночь, вдруг входят три лаумы и говорят:
— Больно тебя мачеха работой притомила. Ну да мы тебя вызволим!
Тотчас уселись и всю паклю спряли, мачеху задушили, а сами пошли дальше, сказав на прощанье: — Ну, уж больше ей тебя не мучить! Мачеху ту поутру мертвой нашли.
ХОЛСТЫ ЛАУМ
Как-то раз шла через овраг небогатая женщина. Глядь — разостлал кто-то белить три холста. Стала она озираться: «Кабы никто не видел,—думает,—взяла бы один!». Подошла —и свернула один. Слышит —голос невесть откуда:
— Крои да шей, только внутрь не гляди! На твой век хватит!
Взяла она холст, принесла домой, кроит да шьет год за годом. А когда приелось, развернула холст поглядеть, что там внутри. Ничегошеньки не нашла, только холст разом кончился.
А холсты эти лаумы соткали.
КАК ЛАУМЫ СТИРАЛИ
Как-то раз полоскали мои сестрицы белье в пруду. Вот завечерело. Возвращаемся мы домой. Несем вальки да скамейки. Чу — у пруда вальки стучат! Да так-ладно, сразу два: та-та, та-та, та-та! Вернулись мы, глянули — ан нет никого, не стирает никто.
А это лаумы стирали. Тогда так говорили.
ВАЛЬКИ ЛАУМ
Не поспевала одна хозяйка пеленки засветло прополоскать, хоть и работящая была. Дотемна все-то она в поле, по дому да с дитятей малым, а уже на ночь глядя шла стирать на озеро. Вот как-то раз случилось ей в четверг вечером пойти на мостки.
А через неделю в четверг, как солнышко закатилось, слышит: лаумы стирают. Стучат вальки по мосткам, да так громко, что мороз по коже дерет! Так и повелось с того дня: что ни четверг — стирают, лишь завечереет.
Закручинились соседи. Все думают да гадают—а не знают, как эту беду избыть.
Уж много времени прошло. И вот надоумил их старичок какой-то, как от напасти избавиться. Надобно, говорит, кнут сплести из луба. Да не как всегда плетете, а от себя, наоборот. А с кнутом тем кому-то из вас на мостки нужно пойти. Как услышишь: опять стирают— стегай по мосткам! Видать кого или не видать — все равно бей!
Сказано — сделано.
А у хозяйки той брат, Якамас, очень храбрый был. Он в солдатах служил прежде. Вот опять четверг наступил, завечерело. Слышат — стирают. Взял Якамас кнут, скорей на мостки — и ну стегать что было мочи! Так он, кажись, и не видал там ничего, лишь нашел три валька. Забрал их да и отнес домой.
Вот прошел вечер, наступила ночь — тихо. Миновала неделя. В четверг вечером — вновь тишина. Лишь у Якамаса под окошечком, как он спать уляжется в своей каморке, все причитает кто-то:
— Якамушка, миленький, отдай наши вальки! И молит, и просит всю ночь напролет. Другая неделя прошла —• опять в четверг то же было. Через неделю — снова:
— Отдай вальки, Якамушка! Не станем больше стирать! Смилуйся, голубчик, верни! Отдай — не губи! Возврати, братец, худо нам — хоть помирай.
Пожалел Якамас лаум да и отнес вальки откуда взял. Тотчас прибрали их лаумы и с той поры уже больше не стирали.
КАК ЛАУМА КАРТОШКУ ОКАПЫВАЛА
Жил я тогда в Лаукининкай. Вот приметили как-то: окапывает нашу картошку лаума. Поди ж ты, окапывает нашу картошку баба какая-то, волосы у ней распат-ланы, окапывает—и все тут! Незваная-непрошеная работает, будто нанялась, хоть ее знать никто не знает. И уж четыре загона окопала! Гнал ввечеру мой брат мимо скотину, глядь — а на поле лаума. Он и спроси: — Чью картошку окапываешь? — Чью ж еще, как не свою!
Утром пришел он туда, а на грядке тяпка, ладная да красивая. Видно, лаума позабыла. И уж больше не приходила.
А там, где окучивала она, картошка неслыханно была хороша — всем на диво!
ЛАУМЫ И ДИТЯ
И добро, и зло творили лаумы.
Как-то раз неимущая баба сено сгребала, а дитя некуда было деть — она и пристроила люльку на орешине. А вечером, с поля идучи, позабыла. Пришла домой, ужин приготовила, спохватилась — и бегом за ребенком. Глядь — лаумы разодели дитя на диво, шелками повили, напоили-накормили разными яствами. Баюкают и припевают ему:
— Ах ты, дитятко позабытое,
Ах ты, бедненький — покинутый! А богатая соседка заявилась к ней и давай расспрашивать:
— Кто твое дитя так разодел?
— Лаумы, соседушка. Сено сгребала да и позабыла, в орешнике на веточке оставила, пришла за ним — а лаумы вон как разукрасили!
Тогда соседка говорит:
— Понесу и я свое дитятко!
И оставила она свое дитя, а сама по дому слоняется. Под вечер отправилась за ребенком. Глядь—а лаумы бедное дитя аж до синевы исщипали! Щиплют да приговаривают:
— Молчи-ка, ты, подкидыш! Так и погиб ребеночек.
ПОДКЛАДЕНЬ ЛАУМ
В старину в наших краях лаум было видимо-невидимо. Лаумы, покуда хозяйки в поле, по домам хаживали: детей обмоют-обстирают, и напрядут, и наткут. Чуть хозяйки с поля домой — лаумы шасть за порог. Да только не всё добрые, попадались и злые лаумы. Те, случалось, детишек у людей таскивали. Украдут ребенка, вместо него подложат снопик соломенный, а тот оборачивается живым лауменышем. Люди, о том не ведая, растят его как свое дитя. Подрастет подменыш — и в лес к лаумам удирает.
Как-то раз ночевал батрак в горнице. В полночь заявились лаумы. Утащили из колыбели хозяйское дитя да принялись снопик из соломы вязать, а ребенка покуда на кровать рядом с батраком положили. А как связали сноп — ну препираться, кому его в люльку нести. И той и другой боязно. Вот и пошли они вдвоем, а дитя в горнице оставили. Только лаумы за порог — батрак взял да и накрыл дитя своим одеялом.
Возвращаются лаумы; туда-сюда — нет ребенка! Так и ушли с пустыми руками.
Встал утром батрак и спрашивает хозяев, где, мол, дитя. Те отвечают — спит. Батрак скорее к колыбели, одеяло откинул, хозяева глянули — а там подкладень, сноп соломенный, что лаумы ночью вязали. Уж и голова начала прорастать из этого помела. А как голову подкладню отрубили — из соломы аж кровь брызнула! Кабы не поспели вовремя, не доглядели бы, обернулся б сноп соломенный живым лауменышем.
В старину лаумы всегда так плодились.
ЛАУМЁНЫШ
Когда-то, давным-давно, случалось, детей лаумы подменивали. Как-то раз не доглядела мамаша одна, ей и подменили ребенка. Утащили лаумы ее дитятко, а подменыша оставили. Домочадцы о том знать не знали, ведать не ведали. Растят подменыша год за годом.
Вот уже двадцать лет миновало — а он все молчком, ни словечка не промолвил.
Однажды ночевала у них нищенка. Мать и пожалуйся, что сын не говорит. Присоветовала нищенка:
Испытать бы его: может, подменыш он? Нако-
лите-ка дров дубовых, потом в избе огонь разожгите да
сколько-нибудь яиц разбейте. А его усадите рядышком,
чтобы видно ему было все. Если лауменыш — заговорит.
Долго ли, коротко ли — приготовили все. А подменыша рядом с огнем усадили — смотреть. А тот как глянул — тотчас заговорил! Так промолвил:
— Вот так чудо! Дубу этому сто лет, я в сто раз старше — а этакое диво впервые вижу!
Поглядел, подивился еще на огонь да исчез, пропал незнамо куда.
ОБМЕНЫШ
Оставила баба как-то свое дитя дома, а сама работать в поле ушла. Вернулась ввечеру да и приметила, что с ребенком что-то неладно: все плачет, есть просит, а у нее почти и нет ничего, чтобы дать ему. Так и повелось: не прокормишь его никак — все-то ему мало. Думает баба: отчего ж дитя криком исходит, а насытиться не может?
И решила она испытать, не обменыш ли он, не подменили ль ребенка лаумы. Ничего ему поесть не приготовила, а на кухне оставила чугун с картошкой, сваренной для свиней. А как в окошко глянула — глазам своим не поверила. Ребенок из люльки скок на припечек, с припечка — к чугуну и ну картошку уминать. Ел-ел да и слопал всю вместе с кожурой. И снова шмяк на припечек. Баба дверь распахнула — ив горницу. И верно: сидит ее дитя на припечке! Тут и уверилась она: обменыш это. Плачет, жалуется соседкам:
— Что делать? Соседки научили:
— Возьми помело, отстегай его хорошенько по заднице, а после выкинь в мусор!
Баба так и сделала: отстегала обменыша по заднице и кинула его в мусор. А как солнышко закатилось, слышит — под окошком бранится кто-то:
— Ах ты, корова, ах ты, бесстыдница! Почему мое дитя в мусор кинула? Я твое пестую, уму-разуму учу, а ты мое избила — ив мусор! Иди, забирай свое сокровище!
Баба тотчас дверь распахнула и видит: там же, на куче мусорной, сидит ее дитятко, разодето в пух и прах, да молитвенник читает! Вон как! А лауменыша нет — только веник лежит. Вместо дитяти лаума только помело подкинула.
Забрала баба свое дитятко и стала его дальше растить.
ОШПАРЕННЫЙ МЛАДЕНЕЦ
Дело было в августе. У хозяйки одной дитя только родилось. После завтрака прибрала она в доме, воды нагрела да искупала младенца. После грудью покормила, запеленала, полюбовалась своим сокровищем и спать уложила. Уснуло дитя. А мать пошла до полдника к риге: к ней в тот день пришли на помочи, косили там. «Ничего,—думает,—пойду! Отнесу-ка соседям сама полдник! Покуда приду — выспится дитятко!» Да не тут-то было. Лихо ей приключилось! Дверь в избушку приоткрыта была. Мать за порог, а лаума шасть в избу. Она дотоле за углом стояла да подсматривала, как хояйка младенца купает. Смотрела да завидовала. А как увидала, что хозяйка ушла, решила: «Дай-ко и я попробую». И ну хозяйничать. Да лишь беды наделала. Накипятила воды и младенца прямо в кипяток сунула. Тот и обварился насмерть. Мать прибежала — а он лежит в корыте ошпаренный.
ПИРОГИ ЛАУМЫ
Шла на свадьбу лаума, несла пироги в белом мешочке. Шла путем-дорогою и повстречалась с эдаким парнишкой молоденьким. Вот идут они через зеленя. А парнишка ну расспрашивать, в какие хлеба нельзя заходить лауме: в рожь ли, в пшеницу или в овес? Та все отвечает: «Можно». А он ей:
— Неужто и в лен можно?
— А вот в лен нельзя! А парнишка:
— Что ж он, проклят? Лаума в ответ:
— Да ладно, чего там, собака лает, ветер носит! Тут примечает он льняное поле неподалеку и ну просить:
— Дай, пожалуйста, госпожа, мне мешочек, я понесу!
Та дала. А он подошел ко льну поближе да как задаст стрекача! И в лен. Уселся и лопает пироги из мешочка. Лаума и туда и сюда — никак не может до него добраться. Ругается на чем свет стоит! А парнишке и горя мало. Жует пироги да приговаривает:
— Лайся, лайся, лаумулюшка! Сама ведь говорила: собака лает, ветер носит!
Видит лаума — дело плохо. Постояла и говорит: — Ладно, жри, только мешочек отдай! Доел парнишка пироги, бросил ей мешочек. Подхватила его лаума да и помчалась восвояси.
ЛАУМЫ И ВСАДНИК
Прежде вокруг нашей деревни болота были да мелколесье, а в них лаумы водились. Уж такие невзрачные: и вислогубые, и низкорослые...
Как-то раз скачет верхом паренек один и видит: лаумы в болоте купаются. Он возьми да погрози им кнутом. А лаумы, дело известное, всегда злющие были. Как припустятся за мужичком! Тот, даром что верхом, еле ушел от них. До самой околицы за ним гнались' Вконец перепугался бедняга: аж в сени конным въехал со страху!
ПОДАРКИ ЛАУМ
Приметила хозяйка одна, что в ее бане лаумы моются. «Ладно,—думает,—пускай моются. Ведь и они как-никак живые твари». Как истопит баню — непременно лаумам горячей воды оставит. Да что воды — еще и веники им положит! Поняли, видно, лаумы, что угодить им стараются. И отблагодарили хозяюшку: то найдет она в бане кусок полотна, то полотенца, то еще что — да как сработано все! На диво красиво да тонко, так что любо-дорого поглядеть.
ПАР ЛЮБИТЬ — БАНЮ ТОПИТЬ
Парились раз в бане лаумы. Парятся да покрикивают:
— А ну, поддай! А ну, поддай!
Услыхал их прохожий. Распахнул в баню дверь да как пустит ветры. Да еще заорал:
— Пар любить — баню топить! Разозлились лаумы. Говорит одна другой:
— Подержи-ка кочергу. Ужо я его погоняю! Мужик — бежать, только пятки засверкали. Глядь — плетень. Он и туда и сюда — нет проходу! А лаума хвать с земли колесо — и запустила в него. Мужик — в сторону! Прокатилось колесо мимо да и повалило плетень. Перескочил через него мужик —и дай бог ноги! Так и осталась лаума ни с чем.
КАК ХУТОРЯНИНА ОСТРИГЛИ
Повадились как-то лаумы овец стричь. Заявились к хуторянину и обкорнали овцу, отхватили большущий клок шерсти. Заходит хуторянин в хлев, глядь — овцу обкорнали! «Кто ж тут хозяйничает? — думает.— Покараулить бы надо, посмотреть, кто стрижет».
Пришел он в хлев, улегся и слушает. А лаумы тут как тут. Спрашивает одна другую:
- Ну, так кого ж нам прежде стричь: овцу или барана?
—Давай,— молвит другая,— прежде барана. Добрались они до хуторянина да и остригли ему полголовы. Перепугался тот до полусмерти!
А лаумы обкорнали его и ушли.
КАК ЛАУМЫ СУТАРТИНЕ* ПЕВАЛИ
На горе, что у деревни Лаумиконяй, жила лаума. А другая жила неподалеку от Ункшчя в Лаумядуобисе. А третья —у Пабяржиса, в Розовом камне. И певали они сутартине. Запевала прежде та, что у Лаумиконяй:
— Но-о-га! Но-о-га! Но-о-га!
А на Лаумядуобисе подхватывает:
— Но-о-га! Но-о-га! Но-о-га! Но-о-га! Но-о-га! Но-ога!
А из Пабяржиса, из Розового камня, доносится:
— Ты но-жон-ка, но-жень-ка! Ты но-жон-ка, но-жень-ка! Ты но-он-ка, но-жень-ка! Ты но-жон-ка, но-жень-ка!
Вишь ты, как они певали: одна тут, в Лаумиконяй, другая в Ункшчя, а третья — в Розовом камне! От горы, где лаума жила, до Ункшчя около двух килметров, а до Розового камня — все восемь.
* сутартине sutartine /лит./.— литовская многоголосая песня, в которой самостоятельные мелодии следуют одна за другой в секундном соотношении /Прим. переводчика/
ЛАУМЫ В АМБАРЕ
Повадились лаумы к хозяину одному в амбар. Сойдутся и ну шуметь: поют да пляшут. Надоело это хозяину — мочи нет. И рад бы избавиться от незваных гостей, да не знает как. А неподалеку жила старушка. Вот разговорились они как-то, он ей и пожалуйся: ха-живают, мол, лаумы в амбар. Как бы их отвадить? Присоветовала старушка: пробуравь, дескать, дырочку в пороге да забей туда рябиновый колышек.
Так он и сделал: пробуравил в амбаре порог, обстругал колышек рябиновый и забил в дырочку. И дожидается вечера: что-то будет? Завечерело — пожаловали лаумы. Да не тут-то было! Сунулись под навес — а дальше ни шагу!
— Гляньте-ка, дверь-то заколочена!— молвит одна.
— Ну раз так, нам тут не место. И пошли себе.
С той поры лаумы в амбар не захаживали.
ПОПУТЧИЦЫ
Говорят, в старину было так: лишь завечереет, дейвы появляются. А кого ночь в пути застала, кто не поспел засветло до ночлега добраться — тому и подавно не миновать встречи с дейвами. Да не в обычае у них в одиночку или по две хаживать: встанут на дороге целою ватагой и давай в попутчицы набиваться:
— Далеко ль, человече, путь держишь? Дозволь нам с тобою пойти!
Коли ответишь так: «Милости прошу, дейвуленьки, проводите до такого-то места!» — они и пойдут всей гурьбой. Да не молчком идут — беседой путнику дорогу скрашивают.
Доведут до места, а сами дальше пойдут: уговор дороже денег! Но коли не было уговора, докуда провожать — беда! Ввалятся в избу всей толпой вслед за путником да так и останутся там. И уж тогда никому не дадут покоя!
ДИТЯ-УТОПЛЕННИК
Когда-то, давным-давно, говаривали: как народится дитя на свет, так лаймы его участь предрешают — хорошо или худо будет ему век вековать, долго ль сужено жить и какою смертию умереть.
Вот родился сын у некой матери, и предсказала лайма: в такой-то и такой-то год, день и час утонет дитя в колодце.
Долго ли, коротко ли — наступил тот год. Обшил отец колодец толстой кожей. Час пришел — ливень хлынул. Кожа на колодце от воды провисла, налилась во впадину глубокая лужа. А как разведрилось — ребенок на двор выскочил. Сунул голову в эту лужу да и захлебнулся.
ГОЛОВНЯ
Однажды баба родила, а потом принялась с повитухою вместе печку в бане топить. Слышит — голос откуда-то:
— Доколе головня не истлеет!
Поняла мать. Загасила головню да в сундук свой спрятала.
Вырастила она сына да и умерла в свой срок. А сундук сыну оставила. Вот женился он. Раз приезжает теща. Полезли жена с тещей в сундук. Принялись в одежде рыться — да и нашли головню. Подивились-подивились: на что, мол, она — да и кинули головню в огонь. Вот-вот головня дотлеет, а тут входит в горницу муж. И давай они расспрашивать:
— Зачем в сундуке головня? Рассказал он — да тотчас и умер.
ЛАЙМЫ И МЛАДЕНЕЦ
Когда-то были лаймы. Наделяли они счастьем каждого человека, только он на свет родится. Родился как-то младенец, а под окном голос:
—• Да будет он таков, какова я нынче!
А лаймы что ни день другие становятся, так и эта: день богатая, день ни то ни се, а на третий и вовсе нищая. Таково и жилось тому человеку, какова была лайма, счастьем его наделившая. Потому-то и говорится:
— Так ему на роду написано. Или:
— Каждому счастье дано, да не каждому дано его отыскать.
—
ПРЕДСКАЗАНИЕ ЛАИМЫ
Родился в зажиточной семье сын, и тотчас голоса послышались. И предсказали лаймы:
— Вырастет паренек большой и будет богат! А другая:
— Нет! В детстве умрет! А третья:
— Да нет, вырастет он до таких-то лет, а в такой-то день громом его убьет!
Долго ли, коротко ли, подрос паренек. Выстроил отец хоромы из прочного камня. Ждал срока, лаймой предсказанного, хотел за толстыми стенами сына своего укрыть. А сын в этот день убежал в огород да под капустным листом схоронился. Вот и огромная черная туча ползет, молнии сверкают. Грянул гром и разбил каменные хоромы вдребезги. А паренек жив остался.