Преуспеяние в мире этом служит залогом
Спасения в мире грядущем, навеки данном.
И пуританин, торгуя рабами, ухлестывает за Богом,
Словно рыцарь за своею прекрасной дамой.
«Воззри на мой труд муравьиный, на мое скопидомство,
Как ношусь по бурным морям, от цынги и качки изнемогая,
Простри руку – ведь дом и доход, стада и потомство,
Всего лишь знак, что я мил тебе, моя дорогая.»
Бог взирает с недвижной тверди на тех и этих,
На издыхающих в трюме, на промысел, тягостный и опасный,
И думает «Лучше б ты просто купил лотерейный билетик,
И людям полегче жить, и тебе все ясно.»
Слово глядит на Текст, тянется пряжа,
Узор прихотливо вышит, до последнего смысла выжат,
Пуританин читает Книгу, где смерть и рабство – деталь пейзажа,
Поднимает глаза и почему-то слышит.
А уж что там потом творилось под черепною кровлей,
Какие басы рыдали, какие хрипели скрипки –
Через десять лет он добился закона об отмене работорговли.
И возможно – Ее улыбки.
Спасения в мире грядущем, навеки данном.
И пуританин, торгуя рабами, ухлестывает за Богом,
Словно рыцарь за своею прекрасной дамой.
«Воззри на мой труд муравьиный, на мое скопидомство,
Как ношусь по бурным морям, от цынги и качки изнемогая,
Простри руку – ведь дом и доход, стада и потомство,
Всего лишь знак, что я мил тебе, моя дорогая.»
Бог взирает с недвижной тверди на тех и этих,
На издыхающих в трюме, на промысел, тягостный и опасный,
И думает «Лучше б ты просто купил лотерейный билетик,
И людям полегче жить, и тебе все ясно.»
Слово глядит на Текст, тянется пряжа,
Узор прихотливо вышит, до последнего смысла выжат,
Пуританин читает Книгу, где смерть и рабство – деталь пейзажа,
Поднимает глаза и почему-то слышит.
А уж что там потом творилось под черепною кровлей,
Какие басы рыдали, какие хрипели скрипки –
Через десять лет он добился закона об отмене работорговли.
И возможно – Ее улыбки.