...Очень надеюсь, что они на меня не обидятся.
В общем, она к дате. Мое личное Ньерэ немножечко со сдвигом;)
Посвящается
gorgulenok и ключевым персонажам этой истории.Благодарю
Предупреждение: Гизы, католики, братский стеб, котики и другие.
"Значит, будет Катькой!"
(Реплика, услышанная в церкви)
(Реплика, услышанная в церкви)
Как-то раз накануне Рождества к Людовику, кардиналу Лотарингскому – он как раз выходил из церкви – подошла кошка.
Большая, красивая и очень пушистая трехцветная кошка.
И попросила она кардинала почти человеческим голосом:
– Окрестите меня, пожалуйста. Мрряу?
И посмотрела на него нежно и трогательно.
Умоляющий взгляд зверушки напомнил его преосвященству картины итальянских мастеров прошлого века – не то святая, не то кающаяся грешница...
Кардинал совсем не удивился. Ведь всем известно, что в честь Божьего праздника все Его создания обретают способность говорить языком человечсеким, просто многие почему-то этим даром не пользуются, – размышлял его преосвященство, вскакивая на коня.
– Но этой кошке, было, наверное, очень нужно, раз уж она заговорила. И не с кем-нибудь, а с самим кардиналом, – заметил его брат Генрих де Гиз, ехавший рядом.
А кардинал Лотарингский вспомнил, что он уже несколько раз встречал эту кошку и она, вроде бы, даже пыталась что-то ему сказать, но тогда он был пьян.
А когда кардинал был трезв, он не разговаривал с кошками.
Поэтому его брат Генрих взял кошку к себе на седло и привез ее домой. А там братья Гизы покормили будущую сестру по вере, расспросили, что она знает о Боге и святой церкви, а потом налили себе и кошке вина – и долго убеждали ее, что Бог создал по своему образу и подобию все-таки людей, а не котиков. И что Он пришел именно к людям – дабы искупить их грехи, а заодно и весь мир. Потому что у кошек, наверное, нет грехов – во всяком случае, это не столь уж тяжкие грехи, чтобы их надо было искупать вот так.
Дело в том, что люди представлялись кошке довольно-таки неуклюжими созданиями. И ей было очень трудно согласиться с тем, что у Бога нет ни пушистого хвоста, ни мягкой шерстки, ни быстрых лапок... Разве что он намеренно принял облик самого нелепого из Своих творений?
– Зачем тебе это? – спросил кардинал Луи, – Ведь животные безгрешны.
– Мой. Умер. Нехорошо умер. Молиться о нем, – ответила она и стыдливо прикрыла мордочку лапкой.
– Ну, вообще-то животных не крестят. А если я просто благословлю тебя и будешь ты нашей кошкой, кошкой дома Гизов? Подумай, разве плохо? – искушал кардинал.
– Ах, господа люди, – сказала кошка, – не знаете вы моей беды! Иначе не говорили бы так... Был у меня замок, больше и красивее вашего, хозяин его был прекрасен как рассвет и волосы у него сияли на солнце – вот, почти как твои. – Она подошла к Генриху и ласково потерлась о его руку. – Был он мудр и отважен... Ну, а иногда просто отважен. Друзья и вассалы верили ему без колебаний, союзники уважали, а враги боялись. Он любил меня, я его, и все, жившие в замке, звали меня своей госпожой, – в низком, чуть хрипловатом голосе звучала гордость. – Я спала в его постели и ела из его тарелки – ну, когда он не видел, а сам он испытывал ко мне столь великое уважение, что никогда не ел из моей... Он был учтив, куртуазен, он посвящал мне стихи и ни разу не запустил в меня даже тапочком! Мой господин был могущественным князем, отважным рыцарем – лучшим из всех, лишенных хвоста! А потом он умер, глупый, плохо умер, как будто можно умереть хорошо, ушел и не вернется, ему там плохо, а надо чтобы лучше, – закончила кошка, и в глазах ее стояли слезы...
Ну, стояли бы, будь она человеком.
– Почему ты... Почему вы думаете, что ему там плохо?
– Так ему и здесь было не то чтобы хорошо. Особенно под конец, – сказала кошка, моя лапкой за ухом.
– Болезнь? – уточнил кардинал. – Раны, козни врагов, плен? Гибель близких, злое колдовство...
– Да, – согласилась кошка. – И это тоже.
– А может, ты заколдованная принцесса, – спросил Генрих Гиз, – и не хозяин он тебе, а возлюбленный?
Кошка начала вылизывать у себя под хвостом, делая это с таким изяществом, словно она и вправду была заколдованной принцессой.
Генрих покраснел и отвернулся.
– Но крестить можно только человека, – заметил кардинал, нарезая сыр.
– То есть кошка – не человек? – уточнил Генрих любуясь отражением свечей в кубке с вином. Кошка, полагавшая, что любоваться следует только ею, тут же забралась к нему на колени, поцеловала в нос, едва не выбив из рук кубок, и улеглась поудобнее.
– До сих пор я был уверен, что нет.
– А как мы определяем, кто человек, а кто не совсем?
– Ну, по Платону...
– По Платону достойны любви исключительно юные пажи, а дамы – только если выдуманные и давно умерли! Так что я не стал бы во всем полагаться на его суждения, знаешь ли, – Генрих погладил кошку.
– Ну, а если серьезно – у человека есть лапы, хвост, а у кошки – душа... То есть наоборот, – сказал кардинал. – У животных нет души. Простите, мадам.
Кошка посмотрела на него так, словно он только что сказал несусветную глупость.
– А мне казалось, у животных нет разума, – возразил его брат, – но ведь и у многих двуногих с этим тоже не очень...
Кошка согласно муркнула и потерлась о его руку.
– У тебя, например...
– Спасибо, брат, я тоже тебя люблю. Вообще-то я имел в виду некоторых придворных нашего короля – кстати, о Платоне...
– Да и сам король, – подхватил кардинал, – а гугеноты! Разве можно назвать их разумными?!
– Я бы сказал, это спорный вопрос, – возразил Генрих, – И не знаю, как там с разумом, но с душой своей люди порой творят такое... Что лучше не стоит. А с кошкой, по-моему, все ясно: то, что она пришла к нам и попросила о крещении, говорит, что душа у нее вполне себе есть, да и разума побольше, чем у некоторых двуногих.
– Хочешь сказать, Господь по каким-то своим, неведомым нам причинам наделил эту зверушку разумом – и она тут же пришла к нам вот с такой вот просьбой?
– А что тебя удивляет? По-моему, вполне логично, – сказал Генрих, предлагая кошке кусочек сыра. – Если бы меня внезапно наделили разумом... Сам же знаешь, чудеса случаются – к тому же сегодня Рождество!
– Да, если бы тебя внезапно наделили разумом, это действительно было бы рождественское чудо, – согласился кардинал. – Можешь попросить кошку, пусть помолится и о тебе тоже. Но вдруг это козни злых духов? – засомневался он, наливая себе еще вина.
– Вот и проверим. Но, я думаю, злые духи попросили бы о чем-нибудь менее благочестивом. К тому же демоны не могут произнести имя Божие, а кошка – запросто.
– Ну да, только при словах "Да приидет царствие Твое" оглушительно мурлычет и лезет целоваться.
– Так от радости же!
Кардинал залпом осушил свой кубок, налил себе еще, поманил кошку сыром и спросил, как она относится к кальвинистской ереси. Зверушка недоуменно уставилась на него.
– Ну смотри, в основе этого безобразия лежит идея предопределения, – налей-ка мне еще, брат, – то есть эти еретики считают – подвинь ближе оливки – что Бог заранее придумал, кому идти в рай, а кому в пекло. И колбасу тоже. То есть они считают, что наши дела, воля, мысли все и прочее значения не имеют. И сыр, да!
Кошка на мгновение задумалась.
– Это какая-то не Христова вера, – сказала она.
– Вот! – обрадовался кардинал, наливая в блюдечко вина.
– Мой сделал хорошего. Много. И разного – тоже. Но хорошего – больше. Но он сам – что делал, все его. Никто не придумывал заранее. И не может так быть, – сказала кошка, – чтобы сыр не имел значения.
Она зашипела, выгнулась дугой, впилась когтями в его колени – чтобы не упасть, понятное дело, продемонстрировав роскошный пушистый хвост и все то, что под ним.
– Вот видишь, – сказал Генрих Гиз, – наша кошка, католическая! Смотри, как рьяно отрицает всякую гадость! А что нетвердо знает Символ Веры, так его и люди не все...
– Если кто умнее тебя, это еще не делает его человеком, – вяло отозвался кардинал.
– Тогда тебе и вовсе не светит, – Генрих начал терять терпение.
– Но если я ее окрещу, – заметил его брат, – найдутся такие, кто станет говорить, что вера наша только кошкам и подходит...
– Ну, еще она подходит мне, – заметил Генрих.
– А про тебя вообще говорят, что ты дурак и склоняешься к лютеранству.
– Так мало ли кто куда... И вообще, мы ж эти, злобные католические фанатики, – пожал плечами Генрих, – про нас сам Бог велел говорить всякие гадости. А точно про меня, не про дядюшку-кардинала?
– Вроде как ты сам что-то такое...
– Можно, я скажу анахронизм?
– Наверное, можно... – Кардинал сделал глоток вина и потянулся к чаше с маслинами. – Все равно это рассказ, написанный по обету для развлечения друзей, – он быстро перекрестил брата:
– Разрешаю тебе вкушать... То есть говорить анахронизмы в пост и в другие дни! Только не чаще двух раз в неделю. А то совсем уж ерунда получится.
– Ты когда-нибудь слышал о доверии к источнику?
Кардинал заглянул в бутылку, потом в кувшин.
– Лучше объясни – и достань еще. А то ж не всякому источнику можно доверять – только что в этом кувшине еще было...
– Смотри, – Генрих достал из-под стола корзину с бутылками и всякой снедью, отрезал ломтик ветчины, протянул кошке, и только потом начал открывать вино, – Одно дело если я сам тебе сказал, в серьезном разговоре, да на трезвую голову, – он перелил вино в кувшин, – и совсем другое, если ты что-то такое слышал от любовника дамы, которой рассказал кузен подруги, чей муж был на той попойке... В смысле, участвовал в диспуте. А может, там вообще было обсуждение выдающихся достоинств некоей дамы, которая, к глубочайшему сожалению множества достойных дворян, придерживается Лютеровой веры...
– О да, – согласился кардинал, – такая задн... И все остальное, благодарение Богу! – Он истово перекрестился и возвел очи к потолку. – А как она... – мечтательно произнес он, но, спохватившись, добавил:
– Я хотел сказать, что достоинства этой дамы воистину Господне чудо – и талантами ее Бог тоже не обделил.
– Так что же ты ее не обратил? – упрекнул брата Генрих, – А еще духовное лицо... Жаль будет, если такая роскошная по... Такая достойная дама не попадет в рай. Воистину, без нее царство Божие будет не столь прекрасным... Как было бы с ней, вот!
– Да я как-то не думал в тот момент, – смутился кардинал.
– Оно и видно, – поддел его старший брат. – Ты вообще в такие моменты не думаешь. Но, может быть, Господь простит ей невольный грех за великую ее доброту, щедрость и многие иные добродетели?
– А я думал, что за то, что возлюбила много...
– А разве это не грех, – поддразнила его кошка, – любить таких дам?
– Не, – сказал кардинал. – Грех – это не любить. Ибо сказано: возлюби грешника, а грешницу дважды, трижды, а потом, с Божьей помощью, еще разок.
– Вообще-то грех, – объяснил герцог Гиз, – но напоминать об этом дозволяется только моему духовнику и вот этой нахальной мелочи в сутане, в смысле, его преосвященству монсеньору кардиналу. А лезть в чужую личную жизнь – почти такой же грех. Тоже, не успела креститься, а уже рассуждает как...
– Как большинство обычных людей, – уточнил кардинал.
– Я больше не буду, – смутилась кошка.
И не стала.
– А кого тогда в крестные звать? – не сдавался кардинал. – Где мы среди ночи найдем доброго католика, который согласится... – Он обвел взглядом комнату, пустые бутылки и погладил кошку, удобно устроившуюся у него на коленях – и когда успела?
– А зачем искать-то? – удивился Генрих, с усилием поднимая кошку и пересаживая ее к себе – та ласково боднула его в подбородок. – Бодливому коту Бог рогов не дал! – наставительно сказал герцог, почесав будущую католичку за ушками. – А я вам чем плох?
– Ты склонен к ереси, забыл налить духовному лицу и слопал почти весь сыр... А сваливать будешь на кошку. – Кардинал кивнул зверушке и протянул ей предпоследний кусочек.
– Да я и притронуться не успел!
– Одиннадцатая заповедь Божья – "не зевай"! А еще ты выпил все вино, – кардинал налил себе из кувшина, – неоднократно оскорблял святую церковь в моем, разумеется, лице, как-то надавал щелбанов будущему слуге Божьему... И отбил у меня даму!
– Я ж раскаялся! – воскликнул Генрих с легким ужасом в голосе. – И вернул твою даму законному... То есть противозаконному владельцу! То есть ее умолял вернуться!
– А потом она два часа кряду расписывала мне, как ты... Какой ты со всех сторон замечательный и как ей с тобой было хорошо. И так хорошо, и сяк...* Думаешь, не обидно?! Такое не забывается и не прощается!
– Господь простит, – философски произнес Генрих и тоже заглянул в кувшин.
– Как ты ее назвать-то собрался?
– Даму? Да как я ее только не называл... Про себя, само собой!
– Кошку! Раз уж ты ей крестный папа – ну так придумай ребенку имя! А то ночь на исходе – как она потом ответит на положенные вопросы?
– Ну так а младенцы...
– Но кошка, согласись, не младенец. Вполне... Взрослая особа.
– Мадам кошка, какое имя вы предпочтете носить? – поинтересовался Генрих. – Какую святую хочешь в покровители? – Он ласково почесал гостью под подбородком.
– Всех, – сказала кошка.
– Придется тебе самому, – кардинал искренне веселился.
– Маргарита, – выпалил Генрих и задумался.
– Может, лучше... – начал кардинал. – Ну, например.. Хотя бы, вот, Антуанетта. В честь бабушки.
– И как ты себе это представляешь? Входишь в комнату и видишь, что кошка качается на занавесках или доедает твой обед – а ты ей: мадам Антуанетта...
– Вообще, у нас два родовых имени – Анна и Катерина. Ну, еще Мария...
– В честь Пресвятой Девы?
– А за Анну нас матушка съест. Если узнает.
– А за Катерину тебя – супруга и сестрица, – подхватил кардинал жизнерадостно.
– Ты знаешь, – сказал Генрих, – а мне кажется, мадам де Монпансье как раз может оценить необычайную отвагу госпожи кошки. А так же решимость, набожность и верность любимому. Кошка, будешь Катрин?
– Ты ее еще в крестные позови, – поддел его младший. – Да постой, куда ты, они, наверное, спят еще... В смысле, уже. А с ней этот ее... – кардинал поморщился.
– Господин де Мейнвиль весьма достойный и здравомыслящий дворянин, – возразил Генрих.
– Будь он здравомыслящим – спал бы с кем-нибудь другим, – парировал кардинал. – Мне говорили, он всегда держит под подушкой шпагу...
– Разумеется, – кивнул Генрих, – Шпагу, кинжал и пистолеты. Я же говорю – разумный и предусмотрительный господин. По-моему, они прекрасно дополняют друг друга.
– Ты имеешь в виду, кинжал и шпага? – попытался сострить кардинал.
– Да ладно тебе! Господин де Мейнвиль сначала просыпается, а потом уже стреляет! Сестра, между прочим, обычно тоже.
– Действительно, на редкость разумный господин, – согласился кардинал, – даже странно для Катрин. Но будить все равно тебе. Я духовное лицо.
– А ты мне грехи отпустишь?
– Размечтался! Нагреши сначала...
– А я что делаю?
– Мало ли что ты делаешь. Вот сейчас например, убеждаешь меня не отказывать в святом крещении заблудшей душе, слопавшей весь сыр. Кошка, делиться надо! – наставительно произнес он. – С ближними! И с духовными наставниками в первую очередь!
– Каждую десятую мышку – кардиналу! Между прочим, во времена апостолов, – продолжал Генрих, не видевший между теми и этими временами принципиальной разницы, – крестили вообще всех желающих. Языческих царей, диких зверей, раскаявшихся злодеев...
– Так она же не раскаялась... В смысле, домашняя – смотри, с какой кротостью и смирением лопает колбасу!
– И не раскаивается, – улыбнулся Генрих, почесав зверушку за ухом.
– А еще – есть? – спросила кошка с надеждой.
– Так тебе благодать Божью или оливки с сыром? – притворно возмутился кардинал.
– Так одно другое дополняет, – благодать и дары...
– Сыр – дар Божий, – заметила благочестивая кошка. – И сметанка. – Она поглядела на его преосвященство кротко, но с намеком.
– Ладно, – подытожил Генрих, – я пошел. А ты пока выясни, как крестят всяких там... Драконов, фей, великанов, женщин с козлиными ногами и змеиными крыльями... Эльфов? При этих словах кошка подняла голову и внимательно посмотрела на кардинала.
– Ну, они хотя бы походили на людей...
– Всякий, кто просит о крещении – человек, – твердо сказал Генрих.
– Было, кажется, что-то для таких случаев. И потом, вдруг она после крещения превратится в человека? А я уже успел полюбить ее кошкой... Такая милая, нежная, ласковая, пушистая... Кошка, хочешь, я прикажу еще сыра? Что говоришь – после? Вот теперь я верю, мадам, что ваше желание присоединиться к Божьей церкви действительно твердо.
– Наверное, будь она дамой – она не стала бы говорить, что кошки – венец творения, – сказал Генрих. – Мадам, вы превратитесь в человека после крещения?
– Фшшш! – кротко сказала кошка. Потом подумала и добавила: – А зачем? Неудобно же... и некрасиво, – она потупилась, – голой ходить... Без шерстки. И хвост... Не, не буду. Стыдно.
* "Генрих де Гиз... до тогов ремени меньше блистал на поле боя, нежели в альковах" (Филипп Д'Эрланже "Резня в ночь на Святого Варфоломея"
...К тому времени (лето 1872 года он успел поучаствовать в битее при Сен-Деньи, Жарнаке, Монконтуре и героически защитить Пуатье от Гаспара Колиньи.
"Кстати, насчет того, что трахался он лучше, чем воевал — солнц, а ты представляешь, КАК он трахался, если это все-таки случайно правда? ;))" – Горгуленок.
***
В спальне госпожи де Монпансье действительно обнаружился граф де Мейнвиль. А Мейнвиль, это, несомненно, хорошая компания, – считал Генрих.
Не только потому, что тот всегда клал рядом с собой шпагу, кинжал и пистолеты, но и потому, что не стал никого убивать, когда герцог Гиз пришел будить сестру.
Сначала Катрин немного удивилась, но пообщавшись с кошкой, с восторгом согласилась, убедившись в набожности будущей крестницы, а так же в том, что кошка говорит человеческим голосом – и умнее большинства придворных дам.
Окрестили кошку с формулировкой, найденной кардиналом в какой-то старинной книге: "Тот, кто, возможно, человек".
...Вскоре женщины подружились – и порой госпожа де Монпансье приказывала подать вина, закусок и валериановой настойки, звала крестницу – та устраивалась под боком или на коленях, смотрела влюбленными глазами. Они угощались, беседовали о чем-то своем, иногда к ним присоединялся кто-нибудь из кавалеров с лютней, а кошка подмуркивала в такт.
– Мне кажется, они обсуждают нас, – пожаловался как-то кардинал брату, – причем не с лучшей стороны.
– А какая сторона у тебя не лучшая? – полюбопытствовал Генрих.
– Ну, если смотреть с точки зрения кошки, то у меня, наверное, все хорошие. Особенно та, с которой стоит блюдечко со сметаной.
– Ну так ставь с обеих, – посоветовал ему старший брат. – Всему-то тебя учить надо! К тому же, я думаю, что у двух столь прекрасных, достойных и многоопытных дам и без нас есть кого обсуждать... Я уверен, в ее жизни было немало благородных и отважных мужчин...
– Ты имеешь в виду...
– Ее прежнего хозяина. С ближними и домочадцами, – кивнул Генрих. – Уверен, ей было очень хорошо с ним, иначе она не стала бы за него молиться.
– Но, может, они обсуждают и не столь высокие мотивы, – предположил кардинал, – а что-нибудь более... Насущное?
– ...Ах, дорогая, ко мне намедни приставал один кавалер... Рыжий, наглый, обходительный, и собой хорош – а уж как поет! Даже и не знаю – принять или когтями по носу?
– Смотря по тому, мадам, хочется ли вам от него котят, – подхватил кардинал, – или хотя бы просто любви... Где-нибудь в саду или на крыше.
– Ну, зачем же на крыше, если в вашем распоряжении любая кровать или мягкая корзинка с подушками.
– Так ведь с котом на крыше, наверное, грех, – задумчиво произнес Людовик.
– Так ведь это смотря кому, – заметил его брат, – и потом, не согрешишь – не покаешься, а не покаешься – в рай не попадешь!
– Вот так и приходится благочестивым дамам принимать у себя нас, котиков, ради спасения души, – патетически вздохнул кардинал. – Особенно тех, у кого язык хорошо подвешен, – он почему-то смутился и покраснел. – Как ты думаешь, она занималась любовью на крыше?
– Вряд ли. Мне кажется, она слишком любит удобства – чтобы подушки, мягкая постель... Или ты о сестре?
– А тебе приходилось?
– Так я тебе и рассказал, малявке!
– Это оскорбление духовного лица, – возмутился кардинал. – Вот заберу госпожу кошку к себе в следующее Рождество – будешь знать! Станем пить вино, обсуждать Священное Писание, а тебя не позовем!
Братья расхохотались.
– Думаешь, они научились находить общий язык не только в Рождество?
– Я уверен, что все дамы, будь они хвостаты или нет, всегда найдут способ поговорить о том, что для них важно, – откликнулся старший брат, – равно как и мы.*
– И это говорит князь, герцог, глава дома и, может статься, будущий король!
– Вот уж чего не надо...
– Ага, испугался!
– Тебе же хуже будет: если стану королем, издам закон, что клирикам, нарушившим целибат, полагается...
– Два ящика вина за вредность!
– Так чего же ты с вредными нарушаешь-то?
– Так других, по-моему, и не бывает. Что-то я об этом читал... У одного святого отшельика. Разве что кошка наша – но она все-таки кошка. Конечно, будь я человеком... То есть будь я кардиналом... Будь она кардиналом...
– А ты котом? Продолжай-продолжай, мне очень интересно!
– В общем, ты меня понял.
– Сдается мне, любезный брат, будь наша кошка дамой – в смысле, человеческой дамой – она бы не удостоила бы своей благосклонностью ни одного из нас.
– Да ладно! О тебе вообще болтают, что ты со своими дамами разговариваешь, не только с кошками. Будто больной или ненормальный...**
– Как с кошкой разговаривать – так нормально, а с дамами...
– Ну так кошка же Божье создание!
* Брантома этот факт несколько удивлял и настораживал. Видимо, он, подобно кардиналу, предполагал, что дамы обсуждают его порой не с самой лучшей стороны, а про сметану не догадался...
** Об этой привычке Генриха Гиза упоминал аббат Брантом, которому она казалась станной – этот наивный человек удивлялся, что дамы почему-то любят Гиза не смотря на...
***
Кошка оказалась дамой благочестивой и набожной. Она ходила с Гизом в церковь, слушала проповедь, в нужных местах возводила глаза к небу, молилась вместе со всеми и выражение морды у нее было самое что ни на есть созерцательное.
И даже исповедовалась – герцог не знал, в чем. А кардинал, понятное дело, не говорил.
....Поймала мышку в пост – и грех ли это?
Прогнала соседского кота – но грех ли это? Или грех – если не прогнала?
Впрочем, мадам Катерина, по-видимому, блюла свою честь и котов к себе близко не подпускала – к некоторому огорчению кардинала, размышлявшего, что будет, если у верующей кошки родятся котята. Будут ли они разумными? И как тогда – крестить их во младенчестве, а потом катехизировать? Или сначала катехизировать, а потом крестить?
...В постные дни ела только рыбу, отказываясь от мышей и сметаны. Впрочем, сметану кардинал разрешил ей особым декретом – потому что на одной рыбе долго не протянешь, – объяснил он, – я бы точно не смог.
Декрет записали на маленьком кусочке самой лучшей бумаги и прикрепили к ошейнику рядом с крестом и гербом дома. Бывало, приходит кошка на кухню и указывает лапкой на свиток – мол, сметанки бы мне. И смотрит огромными глазами, полными надежды.
И никто не мог ей отказать.
Она замечательно ловила мышей и крыс – но не столько ела, сколько демонстрировала свои трофеи – смотрите, мол, какая я охотница. В постные же дни приносила свою добычу кардиналу и аккуратно раскладывала на столе.
– Все правильно, – сказал Генрих. – Ты же сам на проповеди говорил – воздерживаясь от мяса, жертвуйте бедным. Ну, или на церковь. Вот она и жертвует. Видимо, ты в ее представлении бедный – раз мышей ловить не умеешь!
– Может, это десятина...
...А манеры у нее были как у знатной дамы. Нежный взгляд, исполненный нездешней мудрости, ласковые прикосновения мягких лапок и бесконечное терпение, с которым она караулила мышь или пыталась устроиться у кого-нибудь на голове. Или еще на чем-нибудь. Впрочем, спать в компании кошки оказалось неожиданно приятно – теплая, мягкая, уютная. И раны заживают куда быстрее – и не болят почти...
***
Как-то герцог Майенский, приехавший в гости к братьям, узнал про католическую кошку, пришел в восторг и пожелал познакомиться. Хотя до Рождества было еще далеко. Поэтому вечером братья собрались втроем – не считая кошки. Генрих официально представил ее брату.
– Иди сюда! – сказал Майен и похлопал себя по ноге. Кошка запрыгнула ему на колени, посмотрела в глаза так умильно, как умеют только ее сородичи, потерлась о щеку гостя, поцеловала в нос и с благодарностью приняла из его рук кусочек ветчины. А потом устроилась там же, на коленях, в максимально неудобной для него позе, и начала вылизываться.
А когда герцог, ошарашенный таким поведением красавицы, без церемоний спихнул ее на пол, посмотрела на него укоризненно.
– Настоящая дама, – заметил Гиз, – сначала делает все, чтобы вас заинтересовать, а потом демонстрирует, как вы ей безразличны.
– Настоящие дамы, – заметил кардинал, – не вылизывают себе то место, из которого появляются котята. Для этого у них есть мы.
– Не знаю, как ваши, а мои дамы себя блюдут и котята у них ниоткуда не появляются! Только бастарды – а это, согласитесь, большая разница, – заметил Майен. – Но я впечатлен. У мадам Катерины королевские манеры. А ее умение владеть собой заслуживает всяческих похвал: когда мелкий читал молитву, она даже не попыталась спереть угощение!
– Ты бы видел, как она мессу слушает, – заметил Генрих, – мне бы так! Не гоняется за мышами, не разглядывает дам... В смысле, других прихожан. А молится – видно, что и вправду обращается к Богу. А с каким смирением ждет в очереди у исповедальни – правда, мне пришлось проткнуть шпагой двух болванов, пытавшихся отшвырнуть ее пинком. А исповедуется – мурчанием, что ли? Хотел бы я знать, и что у там у нее за грехи?
– А вот не скажу – тайна исповеди, – привычно поддел его кардинал. – Но она действительно очень, очень благочестива. И умна – хоть на диспут выпускай!
– Не стоит, – заметил Генрих. – Она все-таки разговаривает только одну ночь в году, жалко тратить ее на споры. Я и сам не прочь поболтать. Хотя отношение свое к тому, что ей не по вкусу, она вполне может выразить и без слов – шипит, шерсть дыбом...
– Вообще, немногословие для дамы скорее достоинство – а то приходила тут ко мне одна на исповедь – пять часов закончить не могла, – кардинал вздохнул.
– Это после нее ты был такой смущенный и запыхавшийся?
– И не напоминай! Вообще, мне немножко странно, что наша кошка избегает котов. И жаль – интересно, какие получились бы котята?
– Ничего странного в этом нет, – возразил Гиз. – Это как раз естественно. Представь, что у тебя человеческая душа...
– Ну, спасибо!
– Это не мне спасибо, а Господу! Фея ли ты, благородная дама, или заколдованная принцесса – в данном случае не так важно.
– Принцесса, заколдованная в кардинала, – это какая-то новая сказка! И, чтобы расколдоваться, я должен поцеловать, прекрасного принца, прости господи? Зная наших принцев – лучше уж жабу!
– Да не в кардинала, в кошку!
– Еще того не легче – кардинал, превращенный в кошку... Видимо, за очень тяжкий грех. Я соблазнил свою духовную дочь или съел мышь в пятницу? – полюбопытствовал Людовик. – Или сурово отчитал даму, которая целый день рассказывала мне о своих грехах и собиралась продолжить ночью без перерыва на ужин? А бедняжка так огорчилась, что ушла к реформатам? Только не говори, что я опять напился и нес во время проповеди этот бред про неповиновение тирану...
– Нет, всего лишь пел что-то из вагантов – знаешь, про горести бедного студента – и в кабаке ему в долг не наливают, и девки, опять же, не дают, а профессора зачем-то заставляют учиться... Очень печальные стихи, вся церковь рыдала. Особенно дамы, – подмигнул Майен.
– Может, после этого они буду милосерднее к бедным юношам... Я тоже плакал, когда впервые услышал эту историю в твоем исполнении, – заметил Генрих.
– И именно потому ты заявил отцу, что будешь воином, а в университет категорически не хочешь? На войне все-таки легче... Великая, однако, вещь – искусство! Но я надеюсь, что милосердный Господь даже в таком случае не стал бы превращать меня в кошку, принцессу или студента – лучше уж в лягушку... Ну или в кота. В хорошем доме. Миска сливок, теплая кухня, ласковая хозяйка...
– Помойка, отбросы, любой прохожий может швырнуть камнем. Но даже не в этом дело – стал бы ты производить на свет дитя, которое, возможно, будет просто котенком, лишенным разума, и я не знаю, что там у них с бессмертной душой...
– Если бы я подумал об этом в тот момент, то, может, и нет...
– Но заводить роман с обычной кошкой, лишенной разума...
– Почему нет? Если она была бы добра ко мне, а других вариантов не предвидится... К тому же многие двуногие тоже не слишком-то разумны, хотя их-то Бог создал по образу и подобию своему! Постой, ты намекаешь на то, что дураком быть грешно? Госпожа кошка, у вас замечательная задница, достойная поэмы... Или хотя бы сонета! А такого роскошного хвоста я не видел ни у одной другой дамы – но, прошу вас, не надо его мне под нос!
– Вы знаете, благодаря вашей подопечной я начал обращать внимание на обычных кошек, – заметил Майен через несколько месяцев. – Добрее стал, что ли. Вот, на днях велел жестоко выпороть одного парня, который пнул кота...
Окончание